Мемориал «Невинным жертвам Ягринлага» расположился на небольшой поляне, окруженной редким хвойным лесом и болотами. Центральное место занимает безымянный камень. По обеим сторонам от него - плиты с именами умерших в лагере. Пока что они завешены белыми полотнами. Одна мемориальная доска, техническому директору Севмаша Леониду Харитоновичу Коппу, была установлена активистами несколько лет назад. Коппа арестовали в тридцать девятом году, похоронили где-то здесь в пятидесятом. Уже в звании заключенного Копп работал старшим инженером завода. Власть его труд ценила – дважды прибавляла сроки.
Родственники, которые подобрались поближе к плитам, стараются не показывать волнения: у большинства строгие лица и приподнятые головы. Школьники, почетный караул, священник и чиновники, сохраняя серьезный вид, расположились несколько дальше.
«Встречаемся для того, чтобы помнить, чтобы никогда в жизни больше не повторилась такая трагедия, и никогда не было невинно убиенных людей», – произносит свою речь замглавы Администрации Северодвинска по социальным вопросам Александр Усов. Чиновник напомнил, как создавался мемориал, как был поставлен поклонный крест. «В прошлом году, в том числе, с помощью администрации, здесь скамеечки появились, урны», – упомянул о вкладе городских властей господин Усов.
Галина Шаверина, взявшая слово после чиновника, больше сосредоточилась на конкретных действиях поисковых отрядов и общества «Совесть», о гробах, туго набитых костями заключенных, и, наконец, о плитах и о том, как непросто было их изготовить.
Наконец, белые полотна падают, обнажая мемориальные доски. Повисает тишина. Родственники стоят на месте, но их глаза отчаянно бегают по плитам в поисках знакомых фамилий. Когда они их находят, их лица преображаются, волнение уступает место непоколебимому чувству удовлетворения и справедливости. Вскоре кто-то делает шаг, и толпа не торопясь обступает плиты, несет к ним гвоздики, фотографирует, радуется и плачет. Начинает звенеть кадило, появляется священник, высокий и худой, с небольшой черной бородкой. Заняв место напротив плит, которое уступили ему люди, он поет «Вечную память». Священник, встречая на плите имя неславянского происхождения, запинается, будто не был готов к такому, и пропускает строчку.
После звучат речи родственников. Женщина в платках и шарфах вдохновенно рассказывает об отце, которого осудили за то, что на его совести была поломка семафора. Ее менее многословная старшая сестра молча кивает головой: она помнит тот день, когда в дом пришли люди со штыками. «Дайте же мне хоть чай попить с женою и детьми в последний раз, – передает женщина слова отца, – а они ему: «Нет уж, собирайся!». Кто-то пытается читать стихи, специально сочиненные к этому дню, но не может: постоянно останавливается и всхлипывает. Люди, прибывшие в Северодвинск издалека, не перестают благодарить Галину Викторовну: «Мы всю жизнь искали, сейчас старые совсем стали и – нашли! Спасибо вам огромное!». Галина Викторовна скромничает, отвечая, что «всего лишь собирает кости».
Организаторы торжественно приглашают родственников посадить за мемориалом, вдали от толпы, кедры, саженцы которых были любезно предоставлены одним дружественным лесничеством.
Молодой москвич, прадед которого погиб в Ягринлаге, увлеченно засыпает корни именного деревца, как вдруг к нему подсаживается совершенно незнакомый человек и начинает ему помогать, ловко орудуя саперной лопаткой. На лице москвича читается недоумение и чувство, что кто-то посторонний, не имеющий никакого отношения к памяти его предка, дерзко вмешивается в священный процесс.