Мое первое впечатление от факультета было эстетическим. Вошла – и восхитилась. Лестница, балюстрады, купол… И ощущение величественности, чего-то, что заведомо больше меня, что было задолго до меня и будет после. А еще я случайно зашла в какую-то аудиторию (как оказалось потом, это была кафедра техники газетного дела). Там сидели две дамы, они оживленно беседовали и курили (да-да, такое было возможно тогда), запах дыма мешался с запахом лилий. Это все было необычайно! И я тогда поняла: хочу сюда! Тем более, что журналистика меня всегда интересовала, я только колебалась недолго между филологическим факультетом и журфаком.

И теперь, спустя полвека (самой не верится), факультет для меня второй дом, вся моя жизнь связана с ним, и я ни разу не пожалела о том, что в свое время поступила сюда учиться. Да, собственно, я и сейчас продолжаю учиться. Это процесс пожизненный (в хорошем смысле).
Кстати, с человеком, за которого я вышла замуж, мы учились на одном курсе, а по-настоящему встретились только на пятом. До сих пор думаю: ведь мы могли встретиться гораздо раньше! И говорю студентам: не пропускайте занятий. Кто знает, может быть, ваше будущее сейчас сидит в соседней аудитории.

Мое первое открытие в жизни – это, наверное, что буквы можно складывать в слова, слова – в предложения, а дальше бесконечно. И, как многие другие, не помню, кто именно научил меня читать. Наверное, всем всегда кажется, что это они сами. Пусть так и будет.
Почему и как я пришла к занятиям наукой? Это получилось как-то само собой. Просто хотелось что-то сделать для любимых писателей, для их памяти. Первым был М.А. Булгаков, а для моего поколения он начинался с «Мастера и Маргариты»: роман только что опубликовали в журнале, с купюрами, но все-таки! И постепенно всё пришло к теме диплома «Журналистская деятельность Булгакова». Надо понять: только на факультете журналистики было возможно такое. Булгаков уже не был запрещен, но еще не был и разрешен. Немногое было известно о его фельетонах и рассказах в периодике 1920-х годов. Вот я и занялась! Просматривала почти подряд газеты и журналы тех лет, переписывала найденное от руки, а дома перепечатывала на машинке, стараясь брать бумагу потоньше, почти папиросную, чтобы сделать побольше экземпляров. Компьютеров ведь не было, а ксероксы были за семью печатями. Теперь, к счастью, в интернете есть почти всё. Но и о той своей работе я нисколько не жалею.
Потом от Булгакова и М.М. Зощенко я пошла глубже, в 1910-е годы. И сейчас занимаюсь этим временем. Я его вовсе не идеализирую, но мне интересна была фигура почти забытого тогда поэта и филолога, однокурсника Блока, Николая Владимировича Недоброво.

Через него открывалось очень многое: например, и его поэтическая перекличка с Ахматовой, и то, как связаны литературный процесс и даже филология с журналистикой. Это была замечательная журналистика! Недавно я буквально открыла для себя (и, надеюсь, для читателей и исследователей) всеми совершенно зря обруганную газету 1913 года «Русская молва». Там печатались Блок, А. М. Ремизов, Саша Черный, из филологов – молодой тогда Борис Эйхенбаум, ныне известный всему гуманитарному миру. Вот такое это было удивительное соединение газеты и литературы, газеты и филологии. И это служило на пользу и тому, и другому, и третьему. Нам бы сейчас заимствовать тот опыт! И ведь Ясен Николаевич Засурский говорил всегда, что СМИ должны нести новые знания…

Трудно говорить о собственных открытиях, но я надеюсь, что все три названные мною темы принесли что-то новое в нашу науку (об идеях не мне судить, но архивные материалы, труднодоступные документы – это, надеюсь, пригодится коллегам, знакомым и незнакомым). Дальше мне еще года на три точно хватит того, что я нашла в «Русской молве». А потом – хотелось бы найти еще что-то новое. Бывает, сидишь в архиве, читаешь рукописи – ни слова непонятно, почерк неразборчивый у моего поэта. Так и уходишь почти ни с чем. А на другой день почему-то те же листы вдруг «открываются», и перед тобой жизнь того, о ком на протяжении десятилетий никто не знал и не думал. Это больше чем азарт, чем расследование, – начинается вторая жизнь твоего героя.

Юрий Михайлович Лотман говорил: «Ошибка в науке – это как обман в жизни». Я стараюсь работать без ошибок. И, конечно, «героев своих надо любить», – это слова Максудова в «Театральном романе». Это совершенно не противоречит представлению о науке. Сергей Сергеевич Аверинцев заметил, что в названиях только двух наук есть греческий глагол «филейн» – любить. Это философия и филология. Мы относимся к тому, что изучаем, не как к объекту, а как к другому, вступаем в диалог с тем, что изучаем. И это вовсе не зачеркивает принципа объективности, это другая любовь, но любовь.

Мои ученики? Я их так не называю. Они мои младшие коллеги и друзья. Я ими горжусь, люблю их беззаветно и считаю, что они меня превзошли. Их кандидатские диссертации лучше, чем была моя. Мне они гораздо больше нравятся – долго объяснять, почему, но это так. А в науке соперничества быть, я считаю, не может. Наука большая, и в ней всем хватит места!

В преподавании я стараюсь следовать тем, у кого училась, никогда не спрашивать студента о том, чем занимаюсь сама, искать не то, чего студент не знает, а то, что он успел узнать. Надеюсь, что мне это удается. Точно не знаю. Экзамен – это всегда испытание и для преподавателя (хотя студенту приходится, конечно, хуже).
Но вот мы дошли и до студентов. Не будь их – не было бы и Университета. Первых своих рабфаковцев (было такое подготовительное отделение для поступавших после армии или производства) я ужасно боялась. Я же ничего не знала! Но – готовилась к занятиям, мне были интересны эти ребята, которые иногда были даже старше меня, а они набрасывались на литературу. Я и сейчас волнуюсь перед каждой лекцией и не стесняюсь в этом признаться.
Кажутся ли мне нынешние студенты лучше или хуже, чем были мы? Не лучше и не хуже. Хорошие. А что меньше знают – это не их вина, а бесконечных наших реформ. Ничего, захотят – все узнают. Но научить никого ничему нельзя. Можно только показать пути. Никому никогда не удастся то, чего он не хочет, – эта истина верна и для учебы.

Своих наставников я всегда помню. Анатолий Георгиевич Бочаров создал уникальную кафедру литературно-художественной критики, где я была сначала аспиранткой, а потом преподавателем. Суровый на вид, с невыгодной, на первый взгляд, лекторской манерой, он всегда исподволь помогал нам, молодым. Он всегда был самим собой, одинаков с начальством, и с коллегами, и со студентами. Его ирония была едкой порой, но живительной. Он не терпел только двух вещей: двурушничества и коньюнктурщины. Да и эти культуры как-то вяли при нем. Главным человеком в науке и в жизни для меня была Галина Андреевна Белая. Глядя на нее, я поняла, что жить и работать следует в полную силу, но любить при этом не себя, а свое дело. А уж как она любила нас! Я бы назвала еще многих, кто мне на факультете помог. Евгений Иванович Пронин объяснял нам на семинарах самое непонятное из теории журналистики, и все становилось на свои места. Он же вел разбор практики и говорил, что чем дальше уедешь от Москвы, тем удачнее будет практика. Он был прав! Он никогда не ставил троек за практику, даже не вполне удавшуюся, объясняя это тем, что поставить человеку «уд.» значит расписаться в его профнепригодности. А кто знает, вдруг из него еще что-то выйдет! И он, тогда совсем, как я теперь понимаю, молодой, курил в аудитории (да-да, такое бывало). Это было так мило! Как-то очень по-человечески.

Никогда не забуду Тамару Георгиевну Почтенную, Галину Сергеевну Шалимову, Людмилу Игоревну Рахманову. Она однажды подошла к Татьяне Бек, ставшей впоследствии крупным поэтом, и сказала ей: «Таня, вам в жизни придется писать много любовных писем. Нельзя, чтобы в них были ошибки». Эту историю я слышала от самой Татьяны много лет спустя. А Владислав Антонович Ковалев, под чьим руководством я писала курсовую, познакомил меня с Любовью Евгеньевной Булгаковой, второй женой писателя. Надо ли говорить, какое это было ценное знакомство! Он вообще навсегда запомнился всем, кто его знал, своим артистизмом, даже эксцентричностью порой, и бесконечной своей доброжелательностью.

Хочу еще вспомнить Викторию Васильевну Ученову. Я не была ее студенткой, но, когда она задумала издавать на факультете журнал о науке, я пришла к ней в эту группу. Тут дело не в науке, хотя я всегда понимала, что она крупный ученый. Виктория Васильевна однажды встретила меня на факультете в очень трудный для меня жизненный момент. Только увидев меня, она сразу спросила: «Катя, в чем дело? Что случилось?». Я рассказала. Виктория Васильевна помолчала немного. Потом сказала: «В жизни надо через всё пройти и ни в чем не завязнуть». Я запомнила эти слова навсегда.

Нашему факультету в его юбилейный год я желаю процветать, то есть оставаться всегда центром независимой и гуманистической мысли. Это замечательное место! Вот моя формула: здесь каждый находит то, что ищет. Очень важно, чтобы это свойство нашего факультета сохранялось и впредь. Студентам я бы пожелала из всего несметного множества жизненных ценностей выбирать в первую очередь такие, которые никто у вас не сможет отобрать, которые всегда останутся с вами. Литература в их числе. Она вас никогда не подведет! А своим коллегам, которых я считаю и друзьями, желаю многих сил и вдохновения.

Ваша Е.И. Орлова