С самого своего рождения человек начинает делать открытия. Мир открывает ему себя по мере того, как он открывается миру. Помню, как моя двухлетняя дочь ошеломила меня вопросом: «Смотри, лампочки загорелись на небе! А где выключатель?» Мое подобное «открытие» стало домашней легендой.

Мамина младшая сестра, моя семнадцатилетняя тетушка, собиралась в парк со своими друзьями. Оставить меня дома одну, без присмотра она не могла, а я сидела под столом и вылезать оттуда не хотела. Было мне в ту пору четыре года. Молодые люди, ее приятели, похихикивали: «Уговорить ребенка не можешь?» Должна сказать, что под этим письменным столом у меня было любимое место для игры. «Ты что там делаешь?» - спросят меня, бывало. Ответ: «Иженером под столом работаю». В тот раз, когда они в парк торопились, мне, видно, под столом сиделось особенно хорошо. Тетушка потеряла терпение: «Галка, маме скажу!» Что оставалось делать? Со вздохом я вылезла из своего укрытия и сердито пробормотала: «Когда человек работает, ему нельзя мешать!» Ребята расхохотались: «За такое открытие получишь награду - две карусели!» О том, что бывают открытия научные, я тогда и не догадывалась...

Изначально мой выбор пал вовсе не на науку! Мы все, обе студенческие группы нашего отделения, были, как теперь говорят, заточены на журналистскую практику. Я даже думать тогда не хотела ни о какой науке. И журналистская практика для нас означала не столько репортерскую сторону профессии, сколько активное участие в жизни страны, в решении проблем, помощь людям.

Именно такую журналистику я выбирала как профессию еще в школе, училась ей на студенческой скамье, занималась ею в районной газете, в молодежных изданиях, в «Уральском рабочем», в «Советской культуре», в «Вечерке» Свердловска. Всей душой я полюбила журналистское дело, радовалась точному попаданию в профессию. А потом настал момент, когда она стала ставить передо мной вопросы. Почему мы пишем, вскрываем разные недостатки, высказываем идеи, а результат бывает маленький или совсем его нет? Почему мы честно говорим в своих статьях о том, что мешает жизни, а нас вызывают в партком и ругают за то, что мы якобы очерняем людей?.. Чем глубже и доказательней становились мои журналистские материалы, тем больше возникало передо мной серьезных вопросов. Поняла, что пришла пора искать ответы на них.


Так созрела мысль об аспирантуре. Но это еще не означало, что я задумалась о науке. Мне казалось, что аспирантура – форма учебы, что-то вроде основательного повышения квалификации. Оно так и есть, конечно.

Только повышение квалификации не является для аспиранта собственно целью. Это результат мобилизации его усилий по решению вопросов, ответы на которые пока никому не известны. Вот это и есть наука – дорога из вопросов, ответы на которые еще не найдены. Каждый выходит на нее по-своему. Но если ты ступил на этот путь, сойти с него уже не в твоих силах. Наука держит тебя в тисках своих непознанных тайн.

Мне повезло: я начала освоение современного научного поля в пору, когда формировался системный подход. Прочла статью Л. Берталанфи «История и статус общей теории систем» в ежегоднике «Системные исследования. Методологические проблемы» 1973 года издания. Прочла «Становление и сущность системного подхода» И. В. Блауберга и Э. Г. Юдина. Поняла, что начинать надо с кибернетики – с Винера, с Клауса. Закопалась в литературу…

А параллельно шло «движение по вопросам». Начала я в аспирантуре с размышлений над темой «Художественная критика как разновидность публицистики». Но скоро возник вопрос: а публицистика – что это? Поменяла себе задачу: сначала надо понять место публицистики в структуре журналистской деятельности. И опять вопрос: а что такое журналистская деятельность как явление? В результате пришла к теме, которая звучала так: «Журналистика в системе социальной деятельности: опыт философского анализа кибернетических начал». Работала над этой темой увлеченно и радостно: она поддавалась исследованию! Было ясно, что материал куда-то уводит, диктует выводы, выходящие за рамки стоящих перед диссертацией задач. Но это открывало неведомое и потому не отпускало. Срок защиты уже прошел, началась моя работа со студентами, а я все глубже закапывалась в философскую проблематику. Надо было решиться идти с диссертацией в Институт философии, Ясен Николаевич Засурский, декан наш, считал, что следует посоветоваться со специалистами оттуда. Увы, не решилась: была не уверена в уровне своей философской компетентности.

Зато родилось чувство готовности быстро справиться с теоретическими задачами по части собственно журналистики - вплоть до подготовки диссертации на новую тему. Скажем, «Познавательная деятельность в структуре журналистского творчества»… Стоило определиться с темой - и в голове сразу сложился план исследования, даже методика наметилась. С этим новым своим багажом и отправилась к Ясену Николаевичу. Как ни странно, он не стал ни возражать, ни удивляться. Только уточнил, в чем я вижу цель исследования и заметил, что сделанное – не напрасный труд, опубликованы дельные статьи…
Для задуманного эмпирического исследования и защиты новой работы мне потребовался год с небольшим. Но в целом дорога в науку получилась не короткой и не простой. Зато как много она мне подарила идей!

Интересных случаев, произошедших со мной в стенах журфака, было много. Но этот, пожалуй, ни с одним другим в сравнение не идет. Расскажу, хотя… Да извинят меня коллеги за нестандартное поведение!
…Шел май 1989 года. Современному человеку эта дата, наверное, покажется рядовой. Но для нас тогда это были необыкновенные дни – время, когда в стране пробудилась Романтика. И дело было не в том, что наступила весна. Дело было в надеждах, которые проснулись в людях под влиянием неожиданных перемен. 25 мая открывался первый съезд народных депутатов СССР, где впервые за долгие времена предстояло избрать Председателя Верховного Совета СССР из двух кандидатов; где должен был выступить по поводу афганской войны недавний диссидент академик Андрей Дмитриевич Сахаров; где с нетерпением ждали речи опального Бориса Ельцина; где вообще ждали чего-то непривычного, необычного. Работа съезда планировалась на 13 дней. Всесоюзное телевидение объявило о трансляции съезда в прямом эфире и тем добавило общего ажиотажа.

А на факультете в эти дни были экзамены – летняя сессия! Съезд, не съезд – расписание экзаменов действует как закон. И не до трансляции тебе, бедной… Не знаю, как получилось, но только студенты почувствовали мое состояние. Это были ребята не из группы, которую я вела, - из других групп, мы виделись только на лекциях. Чьи-то лица запомнились, чьи-то казались незнакомыми, однако интуиция мне подсказала, что всем им в этот миг слегка тревожно. Я набралась духу, чтобы успокоить народ: будем работать, как положено - собранно и ответственно. Кто-то проговорил: «Не получится!» Вмешалась коллега: «Должно получиться!» И первая пятерка стала тянуть билеты. Когда прошли положенные для подготовки минуты и взгляд мой упал на часы, дверь в аудиторию вдруг приоткрылась. Приглушенный мужской голос взволнованно произнес: «Горбачева избрали! Председателем Верховного Совета Горбачева избрали!» У меня неожиданно вырвалось: «С ума сойти!» Нарушитель порядка засмеялся: «Мы будем потихоньку вести репортаж, можно?» Я строго постучала по своему столу: «Не мешайте людям сосредоточиться!»

Но дело уже пошло. Каждый входящий за билетом шепотом мне сообщал очередную новость: какой вопрос обсуждается, кто выступает, о чем. Это был день, когда на съезде еще не разгорелась полемика, еще не прозвучали речи политиков, имена которых потом войдут в историю, а желание перемен, рожденное общими ожиданиями, уже объединило нас – преподавателей и студентов, тех, кто сидел в зале съезда, и тех, кто застыл у телевизоров…

Когда экзамен закончился и мы с коллегой склонились над зачетными ведомостями, проверяя, нет ли погрешностей в оформлении, дверь аудитории снова открылась. Показались лица ребят. Они не разошлись! Они ждали нас. Единственная фраза, которую я тогда смогла им сказать, состояла из трех слов: «Спасибо за репортаж!»
Накладок на экзамене не было.

Конечно, встречались на жизненном пути моменты и менее приятные. Иногда в связи с ними возникала потребность перечитать какое-то стихотворение, пересмотреть фильм, окунуться в звуки симфонического оркестра – прикоснуться душой к тому, что память записала навсегда как ценность. И в этом контексте может показаться странным мой рассказ о черно-белом снимке, увиденном в детстве на одной из страниц журнала «Огонек». В снимке не было ничего особенного: на пуантах тянулась вверх, скрестив над головой руки, юная, совсем юная девушка – балерина. Не знаю, почему я запомнила ее имя. Только точно запомнила. Черным щрифтом под снимком значилось: «Майя Плисецкая». Мне ничего не говорило это имя. В журнале «Огонек» было много других снимков. Но я не могла отвести глаза именно от того. Я смотрела на него, как заколдованная, до тех пор, пока кто-то не вошел в комнату. Самое интересное, однако, в том, что этот снимок остался со мной на всю жизнь. Я выросла, увидела балеты с Майей Плисецкой, побывала на творческих встречах с нею, на книжной полке у меня стоит прекрасный фотоальбом, посвященный ее жизни и творчеству. Но стоит только кому-то произнести ее имя – и перед моими глазами возникает черно-белый снимок: юная, совсем юная девушка стоит на пуантах, скрестив над головой руки. Что это?.. Как назвать эту удивительную связь?

Но вернемся к открытиям. Не знаю, можно ли называть так островки нового знания, которые ученые добывают в своих работах. На мой взгляд, открытие современного исследователя – это новое знание, ставшее событием в науке, совершившее переворот в научных представлениях. Оно должно быть не только обосновано верными теоретическими расчетами, безупречной логикой, но и по возможности подтверждено данными, полученными в эмпирических исследованиях. Иногда считают открытиями гипотезы, проверенные на отдельных разработках, - что называется, «верные на глазок». При всем уважении к гипотезе как замечательному инструменту науки, я бы не спешила присваивать статус открытия результатам подобных проверок. Чаще всего это предположения, догадки - порой блестящие, однако обязательно требующие подтверждения не только логикой, но и надежной фактурой, может быть – многоразовыми исследованиями.

В моем научном багаже открытий, которые можно было бы счесть событием для науки, не случилось. Однако и оснований сокрушаться по поводу того, что ничего стоящего в научном плане не сделано, тоже нет. Получена кое-какая информация, представляющаяся ценной; выработан ряд достаточно убедительных гипотез; некоторые из них частично подтверждены. Перечислю основные, характеризуя их как промежуточные результаты исследований, заслуживающие дальнейшей проверки.

Мне кажется важным теоретический вывод о существовании социальной деятельности как особой формы активности живого вещества, явившейся результатом развития формирующихся человеческих организмов и представляющей собой взаимодействие этих организмов с природной средой, опосредованное созданными ими специальными средствами. Описанная в ряде статей и книг, эта гипотеза позволила представить социальную деятельность как мегасистему и обозначить ее полиструктурность, механизм действия и механизм развития, хотя масштабное, целостное рассмотрение ее как мегасистемы в виде специального исследования зафиксировано не было.

Довольно подробно разработано представление о журналистском произведении как особом типе текста. Опираясь на идеи Е.И. Пронина о журналистской информации - специфической разновидности информационного воздействия на адресата, удалось выявить, чем отличается журналистское произведение от других текстов массовой информации, и дать характеристику его основным параметрам. Это позволило осознать их как признаки журналистского текста, которые в процессе деятельности могут играть для журналистов роль практически значимых ориентиров.

Наиболее развернуто описана в работах автора гипотеза о существовании особого способа профессиональной журналистской деятельности, представляющего собой совокупность методологических, методических, технологических и этических ее характеристик. Основанная на рефлексии моей многолетней профессиональной деятельности и уточненная посредством данных, полученных в эмпирическом исследовании работы практикующих журналистов, эта гипотеза позволила сделать шаг к тому, чтобы систематизировать большой фактический и теоретический материал, накопленный в разработках предшествующих поколений исследователей, и продолжить процесс изучения способа журналистской деятельности в новых трудах ученых, с учетом новых условий функционирования СМИ.

Определенный интерес представляет предложенная в статьях и монографии гипотетическая характеристика информационного поля страны, вскрывающая его противоречия и некоторые из резервов. Наиболее значимы здесь, на мой взгляд, такие моменты:

• теоретический вывод о механизме возникновения актуального национального дискурса и роли его изучения;
• выявление причин, в силу которых возникают противоречия между должным и реальным журналистики;
• осмысление массовых информационных потоков как специфического продукта институциональных СМИ и особенностей его взаимодействия с аудиторией;
• систематизация задач, которые встают перед научно-исследовательскими центрами, образовательными организациями и акторами информационного поля в связи с причинами противоречий, выявленными и подтвержденными эмпирическими исследованиями.

Рубежным событием для социального мира стала цифровая революция – технологические преобразования в сфере массовых коммуникаций, повлекшие за собой изменение многих сфер общественной жизни. Научная мысль с неизбежностью должна была погрузиться в процесс осознания случившихся перемен, что и произошло: об этом свидетельствует рождение целого ряда новых научных концептов. Моментом такого осознания произошедшего представляется и появление моей гипотезы о возникновении массового межличностного общения как нового социального явления. Предложенное для обозначения этого явления понятие ММО – оксимирон, отразивший слияние двух форм человеческого общения, имевших до внедрения новых информационно-коммуникационных технологий разное назначение и разный смысл. Слияние этих форм обнаружило себя через образование виртуальной среды, ставшей интегральной площадкой для нового типа общения и позволившей ему обрести небывалый масштаб, а также заметное разнообразие вариантов организации.

Сейчас для меня забота - разработка идеи о деонтологии журналистики как области научного знания. Эта идея сформировалась непроизвольно в процессе многолетнего изучения проблем профессиональной этики журналиста. В один прекрасный день при рассмотрении некоторых практических обстоятельств она вдруг всплыла в сознании отчетливым пониманием того, что содержание должного – категории, на которой базируются основные теоретические представления этики, - обусловлено не только сферой морали. Оно отражает действия гораздо более широкого круга закономерностей онтологического характера – тех, что включают в себя законы, которыми определяются не одни моральные отношения в обществе, но и другие их разновидности. Сфера действия этих закономерностей и есть сфера должного для человечества, путь, предопределённый собственным должным человека как мыслящего и созидающего существа, которым он обречен был стать.


Теоретические исследования на этот счет приводят к выводу, что «деонтология – не синоним этики. Это самостоятельная область знания, исследующая отношения долженствования в живых системах, в том числе – социальных, в том числе – представленных конкретными видами деятельности: журналистикой, медициной, педагогикой, юриспруденцией и т. д.» Таков вывод из материалов исследования на данный момент, и чтобы его доказать, нужны дальнейшие изыскания.

Наука наукой, а каждый новый набор студентов означает, что ты снова входишь в аудиторию. И каждый новый набор имеет свои метки: коллективизм и индивидуализм, готовность отдавать и готовность брать, погружение в знание и «нахватанность»… Ценности поколений подвижны, и для преподавателя это может создавать проблемы. Штука в том, что не всякому дано сразу увидеть различия в преподавательской и научной деятельности. Знаю это по себе.
Поступив в аспирантуру, я погрузилась в новую для себя проблематику: шло освоение научной терминологии, логики науки, ее методов. Какое-то касание с преподавательской деятельностью и тогда было, ведь занятия в аспирантуре идут на фоне педагогического процесса: заседания кафедры, обсуждение учебных вопросов, звонок с занятия, звонок на занятия… Но аспирантов впрямую это еще не трогало, а чему надо учить студентов, мы и так вроде бы знали – работа в газете сделала свое дело.

Только оказалось, что касание – оно и есть касание. Когда пришел момент войти в аудиторию, стало понятно, что мои журналистские рекомендации – малая толика знаний, которые нужны будут в общении со студентами. Передо мной опять встали вопросы, на которые следовало искать ответ, и он не лежал на поверхности. Требовались подсказки психологии, педагогики и… мудрых людей. Так жизнь привела меня к Ольге Антоновне Лазаревой, на факультет новых форм и методов обучения Политехнического музея. Ольга Антоновна сумела сформировать там удивительный педагогический коллектив. Не одно поколение преподавателей высшей школы получило здесь благодатное облучение свежей мыслью и новым словом науки.

Для меня встреча с этим коллективом обернулась отчетливым пониманием того, что наука – деятельность по добыче знания, а преподавание – деятельность по передаче знания. У каждой из них своя методология, методика и технология – свой способ деятельности. Однако работнику высшей школы владеть требуется и тем, и другим. Мы «многостаночники» по определению!

Этические принципы, которыми мы с коллегами руководствуемся в работе, держатся на одном и том же фундаменте: добросовестность, честность, ответственность. Для меня это обычно проявляется как поиск точного и, по возможности, ясного слова, необходимого и при исследовании., и при общении со студентами.

Долгая жизнь всегда наполнена контактами, и эти контакты серьезно обогащают ее. В роли наставников для меня выступали многие: и любимые преподаватели, и коллеги в редакциях, иногда – друзья и подруги, иногда – герои моих публикаций. Длинный, длинный ряд. Вспоминаю их – и дорогие их лица проплывают перед глазами. Настоящая портретная галерея. Каждому из этих людей хочется сказать большое спасибо за то, что он был в моей жизни. Жаль только, что уже не все из них меня услышат…

А для многих вчерашних студентов волей судьбы наставником оказалась я. Как и все нормальные преподаватели, учеников своих очень люблю. Когда они неожиданно объявляются – по телефону ли, домой ли ко мне нагрянут или на кафедру забредут, - у меня радости большей нет. Но при этом стараюсь не забывать, что они – произведение не только мое. Ученики наши – дети коллективных «родителей». Они формируются в условиях сотрудничества многих преподавателей, испытывают на себе воздействие многих событий, пытаются найти самостоятельное решение многих проблем. Это очень существенно. Тем не менее, никуда не денешься: группа, в которой ты ведешь профессиональные дисциплины, - твоя группа, вы с нею в некотором роде единое целое: учитель и ученики. И грош цена будет тебе как преподавателю, если твои ученики ни в чем не смогут тебя превзойти. Закон жизни состоит в том, чтобы ученики опережали учителей. Я с удовольствием перебираю фамилии выпускников. Большинство «моих» состоялись в профессии. Практически каждый нашел свой путь. И многие, очень многие на этом пути в чем-то смогли превзойти учителя. У меня не зависть просыпается по отношению к ним – гордость. Особенно – когда я думаю, чего им стоили их достижения в наш непростой век.