О преподавательской и тем более научной карьере не думала вообще. Однажды на лекцию к нам пришла лаборантка кафедры партийно-советской печати и зачитала список спецкурсов. Ничего особо вдохновляющего (простите, коллеги) – разве что «Советские писатели-журналисты». Вот, подумала, у кого можно поучиться, и записалась. Фамилия лектора ни о чем не говорила. А им оказался заведующий кафедрой профессор Пельт. Кто бы знал, что это был мой счастливый билет! Спецкурс то есть. Владимир Данилович стал нашим любимцем. Десяток девчонок слушали его просто с упоением. Лектор рассказывал о тех, с кем был знаком, так увлекательно, что мы проживали с ним каждую лекцию, каждую судьбу. Иногда мы занимались в ресторане Дома журналистов – профессор аккуратно знакомил нас с профессионалами-завсегдатаями. Мы полюбили прекрасную интеллигентную Нину Константиновну, профессорскую жену, виртуозно готовившую «пельтмени». В общем, университетская классика общения учителя и учеников. Я прямо-таки влюбилась в Михаила Кольцова и его испанскую командировку, написала пламенный диплом. Тогда чувства исследователя вполне вписывались в научный текст, это было очень по-советски. Диплом у меня сохранился, смешной такой. Но честно: прочла абсолютно все, что удалось выловить в архивах о Кольцове, и пролила слезу над его трагической судьбой. Газеты 30-х годов – а тогда шел суд над Каменевым и Зиновьевым - потрясли.
Владимир Данилович, не спрашивая меня о планах на будущее, привел на кафедру. Поначалу я расстроилась: в голове были письма в редакцию, которые «звали в дорогу». Правда, вокруг оказались замечательные люди, мои новые коллеги. С ними было очень, очень, очень интересно! Тогда бушевали жаркие споры вокруг журналистики и публицистики, их функций. По существу, на глазах (точнее, в ушах – полемика действительно была громкой) рождалась отечественная научная школа журналистики.
Мои коллеги, молодые еще люди, были искренними, увлеченными, умными, образованными. Строгий красавец Евгений Павлович Прохоров, потрясающая Ирина Дмитриевна Фомичева, Алла Верховская и Алла Ширяева, Татьяна Шумилина – они приходили на нашу кафедру - и начиналось!.. Немного позже присоединился Борис Андреевич Грушин, который вел студенческий семинар. И даже сам Юрий Левада переступал порог кафедры. И лекции читал – мое поколение на них не успело, но отклики до нас дошли. Это была настоящая наука, которой они жили. Наш лаборантский состав смотрел на них снизу вверх, впитывал.
И мы все умели работать и отдыхать. Многие писали стихи, на кафедре проходили настоящие поэтические турниры. И петь тоже любили. У нас бывали домашние кафедральные вечеринки, человек по 30. Сейчас сказали бы, что на кафедре было гендерное равновесие. И да, случались романы – аспиранты ведь тоже были очень активны. И почему сейчас мы не пишем стихов?.. Кстати, весь прежний лаборантский состав, что называется, вышел в люди: начальники курсов, заместители деканов, доценты и профессора – из тех прекрасных лет. Люба, Люся, Маша, Лена, Таня, Оля – вы знаете, что это о вас. Спасибо, что мы вместе. Да, кстати: мы ездили кураторами на картошку! Еще то было испытание на прочность характеров.
В общем, низкий поклон старшим коллегам. Если в чем мне повезло, так это в том, что жизнь прожита среди чудесных, умных, порядочных, честных людей. Прекрасные Владимир Данилович Пельт, Владимир Маркович Горохов, Евгений Иванович Пронин, Аэлита Михайловна Гребенина, Игорь Пончунович Магай, спасибо вам. Отдельная благодарность Семену Моисеевичу Гуревичу за пролитые слезы. А Галине Викторовне Лазутиной, Луизе Григорьевне Свитич, Михаилу Васильевичу Шкондину долгих, бесконечно долгих лет жизни. Вы моложе, чем все молодые. И по-прежнему пишите стихи. Нет вам равных… И нет таких слов, чтобы они были достойны моей любви и уважения к вам. Невыразимое, одним словом.